Географические и хронологические пределы первобытных памятников позволяют сопоставить их с различными археологическими культурами и доминировавшими в них хозяйственно-бытовыми и универсально-культовыми обрядами, имитировавшими весьма сложную мировоззренческую систему, и тем самым с художественно-эстетическими структурами первобытного творчества. К тому же время и место находок древних памятников заставляют размышлять об основных координатах ритуально-обрядовых систем и сопрягаемых с ними памятников изобразительного искусства, почти досконально исследованных филологами и фольклористами и, к сожалению, незначительно анализируемых искусствоведами.

В разговоре о времени как о некой художественно-эстетической категории неизбежно возникает вопрос о его проявлении в определенных, не столько вербальных, сколько визуальных комплексах, которые так же, но, быть может, в еще большей мере соотносились с исходными хронотопами. Однако какой бы четкостью ни обладала интересующая нас проблема, разговор о ней приходится начинать издалека, с типизации, то есть со сведения разнообразных изделий к небольшому числу типовых образов, возникающих во временной ретроспекции. И тогда неизбежными станут выводы о многозначности временных характеристик художественных образов, их конкретной общественной функции и, разумеется, функциональной семантике.

В основе раннего родового мифологического сознания лежала мысль о единстве всего сущего, соотносимого с идеей первоначала, которое понималось как завершенная целостная первопричина, к которой неприложимы временные определения «тогда», «теперь», «потом». Она была и будет всегда. Реализуя себя в мире, она включается в поток реального времени. Эта целостность отчуждает себя, в результате чего появляются человек и природа. С неумолимой последовательностью начинается цикл перевоплощений: время превращается в вечность, а бесконечная череда временных превращений — в замкнутый круг. Кольцевую структуру своеобразно воссоздавали две взаимосвязанные системы — пространство и реализуемые в нем категории времени. Таким пространством в древности было обрядовое капище, где в определенное время совершался священный ритуал, жестко фиксируемый ритуальными выкладками разных, в том числе художественно-изобразительных, предметов.

Прекрасные образцы древних капищ и культовых выкладок, имеющих структуру круга, обнаружены во время археологических исследований. Большой интерес вызвали «болотные городища» балтийских племен, датируемые VIII–X веками н.э., представляющие собой небольшие круглые площадки, окруженные двумя-тремя валами и рвом. Эти городища создавались для специальных молений2. Вероятным их аналогом считается пермское Гляденовское костище, открытое археологами вблизи деревни Гляденово и давшее название гляденовской культуре, датируемой II веком до н.э. — V–VI веками. н.э. По археологическим находкам установлено, что Гляденовское костище было капищем, где совершались культовые обряды. Как выглядело его пространство, сказать почти невозможно. Капище с давней поры служило местом добычи удобрений для огородов местных крестьян. Однако, помня о нераздельности (синкретизме) всех видов и форм обрядов, можно воссоздать структуру его пространства и даже гипотетически представить определенные временные циклы, которые запечатлели художественные произведения, в частности бляхи пермского звериного стиля.

На Гляденовском костище была обнаружена целая выкладка разных предметов, экспонирующих структуры сакральных пространства и времени. В центре одной такой выкладки находилась круглая серебряная бляха с выгравированной на ней антропоморфной фигуркой со звериными головами в руках, стоящей на хтоническом звере с мордой, обращенной посолонь. Вокруг бляхи лежали предметы, составившие круговую экспозицию. О том, что эта выкладка соотносилась с конкретным обрядовым временем, свидетельствуют такие подробности, как ее посыпка пеплом где-то сожженных человеческих трупов и затем ее погребение под осколками бытовой керамики и слоя земли.

Интересные структурные аналогии временных координат подобного культового действа представляют круглые пряслица, части прядильных веретен ананьинской культуры, датируемой VII–III веками до н.э., и такая же круглая медная бляха Юго-Камского костища V–IV веков до н.э. Вероятно, более древний вариант представляет Юго-Камская отливка в виде хищного зверя, свернувшегося в кольцо с направлением вращения посолонь3. Бесконечного вращения посолонь ограждает внутреннее пространство от проникновения в него зловещих сил. Кольцевая структура бляхи символизирует вечность.

Своеобразную развертку пространственного кольца, в сущности замкнутого в нем сакрального времени, представляют композиции ананьинских пряслиц4. На них показаны звери, шествующие посолонь вокруг центра, изображенного в виде круга с исходящими от него лучами. Вполне вероятно, что так передано движение священных существ по небесной орбите, соотнесенное с двумя фазами времени — его началом и концом, с его бесконечным перерождением от настоящего к прошлому, от прошлого к настоящему, которое пытается вернуть из прошлого священный обряд.

Первобытная культура возникла на основе производственной деятельности людей. Разрабатывалась соответствующая ей поведенческая система, воплощенная в ритуале, когда первобытный коллектив оперировал реальными временем и пространством. Ритуальные действия специфически интерпретировали пространственно-временные отношения. Неотделяемое и не вычлененное из природной среды ритуальное пространство отличалось от реального тем, что функционировало в сакральное время. Показательный пример неизбежной связи с фактором времени при явном пренебрежении к строгому сакральному пространству представляют шаманские обряды народов Севера, ведших кочевой образ жизни. Их обрядовая деятельность в полной мере соответствовала основным принципам если не всех, то многих древних культур, в которых «ритуал не знает пространственных границ, но знает время. Ритуал носит вселенский характер. Это особое состояние мира и обновление, которому все причастны. Идея ритуала — это возврат реальный и полный в золотой век предков»5. Структуру не столько пространственных, сколько временных координат воссоздавал, к примеру, шаманский чум шэвэнчэдек, означавший «место, где происходит действие духов». Комплекс шэвэнчэдек делился на три части: собственно чум, понимаемый как средний мир, и две галереи, соответственно обращенные к востоку и западу, которые имитировали дороги в верхний и нижний миры. Завершалось сооружение чума установкой родовых деревьев туру в среднем, верхнем и нижнем мирах. Туру-дерево среднего мира ставилось в чум у очага, вершиной в дымовое отверстие. Туру верхнего мира располагалось с востока корнями вверх, туру нижнего мира – корнями вниз. Их дополняли два других горизонтально расположенных дерева, все так же направленные вершинами к среднему миру6. Вероятно, такая же модель Вселенной, ориентированной по направлению восток — запад и верх — низ, воплощена в ананьинском пряслице с абстрактным мотивом в виде четырех елочек, крестообразно расположенных вершинами к центру7.

Конкретные примеры сакральных «экспозиций» представляли ритуальные шествия шамана посолонь вокруг освящаемого чума, его стояния на священном капище в сопровождении трех или семи юношей и такого же количества девочек, стоящих соответственно справа и слева от центра, олицетворяемого шаманом. Особенное значение в подобных культах имели восхождения шаманов в сакральные миры по мировому дереву, действительно реальному, к которому пристраивалась священная лестничка. Об этом восхождении в верхние миры напоминает сновидение православного святого Иакова8. Это первая паремия на службе «Рождеству Богородицы» 8 сентября9. Как бы там ни было все эти действия осуществлялись в конкретное время, переводимое ритуалом или обрядом в священное, сакральное.

В ритуале пространство воспринималось обиталищем первопредков, и время в нем теряло привычное течение, получая статус вечного. Время в глубокой древности, не имея еще принципиального деления на прошлое, настоящее и будущее, сосредоточивалось в одной кульминационной точке, обозначающей качественный переход из одних условий бытия в другие. При этом оно концентрировалось около этой точки, развиваясь в двух направлениях, которые условно можно обозначить как «начальное» и «конечное» развитие пространства во времени. Таковы древние ритуальные выкладки, где каждый ее элемент уложен в определенном порядке в определенное ритуальное время.

Обрядовое и ритуальное идеализированное пространство, в отличие от реального, развертывалось по кривой, близкой к окружности, которую в должных условиях мог заменить квадрат. Как мы убедились, в древних художественных памятниках по разным сторонам центральной точки группировались фигуры двух и даже четырех существ. Они скорее всего изображали не только переход из одной пространственной зоны в другую. Судя по ориентации их движения посолонь, эти фигурки фиксируют определенные фазы времени, в данном случае бинарную оппозицию временных координат, отмечающих начальную и завершающую фазы движения, сливающегося, по сути, в бесконечность, точнее в вечность. Об этом напоминает центральный символ — солярный знак.

Ритуал — единство этнологической и космогонической мифологий — утверждал уникальную точку, в которой сосредоточена идея «благовременья». Из этой точки получала развитие прямая линия времени. Изначально она не размыкает замкнутое временное кольцо. Впоследствии в нем появляются прямолинейные пересекающиеся координаты, образующие крест. Они почти одинаково располагаются в горизонтальном и вертикальном пространствах обрядовых манипуляций с той разницей, что горизонтальный вектор обозначает конкретные ритуальные действия, а вертикальный символизирует абстрактные, идеальные священнодействия. В тех же шаманских культах земной шаман дублирует действа небесного10.

Такое «заполнение» обрядового кольца прямолинейными координатами проявилось в обрядовой литургии Прикамья примерно в гляденовскую эпоху. В период перехода от родоплеменных отношений к общинным, когда семейно-бытовая обрядовость закрепилась в профанной обиходной среде, а универсально-культовая обрядовость, отчуждаемая от быта, удалилась в особые священные места, располагавшиеся на возвышенностях или в других сакральных местах типа священных рощ или протоархитектурных сооружений — капищ. Своеобразным капищем с весьма специфическими ритуалами, исповедующими основные категории сакрального времени, соотнесенного с бинарными оппозициями, было Гляденовское костище. На нем главными «текстами», отмечающими существенные параметры времени, были выкладки, своего рода ритуальные экспозиции, авторы которых соблюдали строгую временную последовательность при их создании, параллельную последовательности исполнения всего ритуала. Художественные композиции ломоватовской культуры закрепили ведущие категории канонизированного времени. В них на смену бинарным пришли тринарные оппозиции персонажей, отразивших такое же троичное членение времени на настоящее, прошлое и будущее11.

Идеологическим следствием общественных перемен становится отделение космогонии от генеалогии12. Происходит отчуждение персонажей племенных культов за пределы отдельного родового мирка в общий культовый мир. Этот период зрелого матриархата и перехода к патриархату обозначен отчетливым делением «общепризнанных» персонажей культовых отправлений на зооморфных и антропоморфных существ. Происходит явное членение некогда единого ритуального действа на два закодированных обрядовых комплекса: универсально-культовый и семейно-бытовой, которым принадлежали два вида пермской металлопластики. Семейно-бытовую обрядовость «обслуживали» объемные двусторонние бляхи в виде зооморфных существ13. Универсально-культовые ритуалы жестко закрепились в композициях плоских односторонних отливок с антропоморфными, антропозооморфными и зооморфными персонажами14. Антропоморфные заняли центр, антропозооморфные и особенно зооморфные — периферию. Антропоморфные существа четко разделились по половым признакам и местоположению в композиционном пространстве. В ряде пермских блях существа женского пола помещаются слева, мужские особи — справа от сакрального центра15. Центр не всегда занимают конкретные персонажи, но он всегда отмечен зримой, в виде лестнички, или невидимой вертикальной осью симметрии, которая как бы рассекается горизонтальным вектором16. Под ним находится хтонический зверь, условно названный ящером.

Своеобразной кульминацией подобных композиций стали бляхи с центральными персонажами женского пола17. Такие персонажи не противоречили первобытной обрядовой символике. Их аналоги можно найти в почти современных шаманских культах, в которых наряду с мужчинами-шаманами существовали женщины-шаманки18. В уникальных чердынских бляхах отчетливо представлено не только деление пространства на три основные точки координат по горизонтальному и вертикальному векторам. В них можно достаточно определенно отметить основные параметры ритуального времени. Нечто подобное дали археологические находки памятников древних эпох. В палеолитических парных захоронениях мужские скелеты лежали на правом боку, женские – на левом. Такое же соотношение левой и правой сторон отмечено разным цветом в древних пещерных росписях. В них женские знаки выполнены в красном цвете, мужские — в черном19.

Современными исследователями древних культур установлено, что подобные бинарные пространственные оппозиции соотносились с такими же бинарными оппозициями времени. Эти бинарные оппозиции представляли вполне реальные природные явления, переведенные в разряд ирреальных культовых образов. Ими с глубокой древности и до сих пор являются небесные светила, фиксирующие пространства и отмечающие основные фазы времени. Солнце заняло правую (мужскую), а Луна левую (женскую) сторону, Солнце начинает день, Луна его завершает. Такие же пространственные и временные координаты закрепились в древних и современных обрядах и культах. Центральное место в «классических» шаманских культах занял мужчина-шаман, справа от него располагаются мужчины, женщинам отведено место слева от центра. Мужские и женские образы выполняют определенную мировоззренческую функцию, диктуемую временем. Так, левая женская сторона соотносится с прошлым, правая мужская — с будущим, центр — с настоящим временем. Это настоящее время воссоздает земной шаман, дублирующий священнодействия шамана небесного. С пространственными и временными параметрами обрядов согласуются этические постулаты. Верх означает доброе, низ — злое, центр получает двоякое — негативное и позитивное, в целом нулевое — значение.

Возникшие в глубокой древности пространственно-временные структуры вошли в поздние религиозные отправления, в частности, в православную символику. Такова тема «Страшного суда», соотнесенная с настоящим, прошлым и будущим временем. О древней символике напоминает, например, текст Строгановской плащаницы из собрания Ростово-Ярославского архитектурно-художественного музея: «Заходиши под землю Спасе — Солнце правды, тя же рождающая Луна печальми затмевается, вида твоего лишаяся»20. Фундаментальным символико-знаковым «текстом» наделены кресты православных церквей с нижней перекладиной, склоненная книзу левая часть которой символизирует прошлое время, скорее всего время сошествия в ад Иисуса Христа, воскрешающего Адама и Еву. Отголоски символико-знаковых, в данном случае пространственно-временных, категорий встречаются в современных литургических церемониях православных церквей — например, в вынесении кадила из Царских врат, обнесении его посолонь вокруг прихожан с возвращением в Царские врата, а также в пасхальных шествиях вокруг храма против часовой стрелки. Здесь явно проявляется вероятная, скорее всего обязательная, отнесенность этих деяний к временным циклам. Недавние наблюдения исследователей говорят о том, что в современных обрядах левая сторона соотносится с женским началом, а правая — с мужским. Так, в еврейских синагогах женщины отделены влево и отгорожены прозрачным занавесом. Кстати, в современном обществе преобладающее число женщин везде стремятся занимать левые места21.

Отчетливой оппозицией пространственных и временных координат отмечены русские географические карты XVI столетия. В них север помещен внизу, где когда-то, в глубокой древности, находилась Праматерь всего сущего, рождающая земных насельников и поглощающая их своим чревом.

Мы и сегодня, подчас не задумываясь об этом, произносим древние тексты и воспроизводим сакральные жесты, призванные оградить нас от злых, теперь уже скорее сказочных, сил…

 

Подробнее о символике и художественной специфике пермского звериного стиля — в монографии А.В. Доминяка «Свидетельства утраченных времен. Человек и мир в пермском зверином стиле». Пермь, Книжный мир, 2011.

Материал опубликован в журнале «Декоративное искусство» #5/416

Текст: Александр Доминяк

Фото предоставлены автором

На изображениях: Четыре человека-лося на двуглавом ящере, бляха ажурная. VII—VIII века Пермский государственный университет им. A.M. Горького. Хищник, свернувшийся кольцом, бляха. V—IV века до н.э. Пермский государственный университет им. A.M. Горького. Антропоморфная чета, бляха. VIII—IX века. Пермский краевой музей